— Эй, приятель, ведь я пытаюсь помочь тебе, — произнесла Холли, делая попытки подняться с пола.
— Кто ты? В его глазах появились слабые отблески приближающейся ярости, которая пришла на смену страху. — Почему ты здесь?
— Меня зовут Холли Майлс, я свободный журналист, — заявила она ровным тоном, решив про себя, что в данной ситуации это будет самое лучшее, что поможет ей узнать что-нибудь о нем. — Я писала статью об Эдварде Ганте, как крупном военном промышленнике, пока не обнаружила, что он являет собой нечто более зловещее.
Человек окинул комнату быстрым взглядом, и в его глазах вновь проступил безумный страх.
— Ну, в конце концов, можешь ты сказать мне свое имя? — настаивала она. — Уверяю тебя, я не имею ничего общего с этими людьми, и с Гантом в том числе.
Теперь его взгляд вновь остановился на ней.
— Как я могу поверить этому?
— Ведь я уже почти освободила тебя, разве это не так?
Он привалился спиной к стене, как будто произнесенная фраза отняла его последние силы, вытянув связанные ноги в ее сторону, так что теперь они были на уровне ее собственных ног, и, качнув автоматом в ее сторону, едва слышно пробормотал:
— Развяжи их.
Она вновь принялась за узлы, используя руки и нож.
— А почему журналист ходит по дому с таким автоматом? — спросил он, стараясь показать, что несмотря на свое состояние у него еще сохранились остатки живого ума.
Холли, махнув рукой на все предостороженности, решила довериться ему и рассказала о сложившейся ситуации, учитывая, что она должна спешить. При этом она даже заметила его едва уловимую реакцию при упоминании имени Гарри Стедмена как еще одного пленника этого дома. Но он немедленно попытался подняться, когда она упомянула о планах относительно самолета, на котором должен находиться госсекретарь Соединенных Штатов.
— Где находится эта ракетная установка? — спросил он, еще раз пытаясь сесть около стены, когда почувствовал, что его ноги свободны.
— Она расположена сзади дома, в районе скал. — Холли приблизилась к нему, чтобы помочь встать, но он остановил ее, качнув стволом автомата.
— Но ты должен верить мне, — едва не закончила она в отчаянии. — Ведь сюда в любой момент может кто-то войти.
Тогда он в изнеможении провел правой рукой по своему лицу, морщась от боли, когда задевал ссадины.
— Я… не уверен… Они так долго занимались мной, что скорее всего пока не придут.
— Сколько времени ты уже здесь?
— Много… много лет… Нет, этого не может быть… Не знаю…
— Позволь, я помогу тебе, — осторожно сказала она.
— Они использовали меня, чтобы выкачивать мою силу! — Человек в отчаянии затряс головой. — Они оставили меня в этой комнате, чтобы он мог использовать мои силы!
— Кто? — нетерпеливо спросила Холли, словно подгоняя его.
— Гим… Гим… — Ствол автомата указывал на портрет, висящий на стене сзади них. Она увидела, что его палец уже был готов опуститься на спусковой крючок, и ей показалось, что он хочет превратить портрет в пыль.
— Нет, нет. Не делай этого, — быстро сказала она, — через минуту здесь будет весь дом.
Рука, сжимавшая автомат, безвольно опустилась, а девушка с облегчением вздохнула.
— И как они это делали? Как они отбирали твои силы? — спросила она.
— Они… избивали… меня. Они держали меня связанным… здесь. Вот за счет этого… он мог жить. Он высасывает силу… из других.
Холли покачала головой в знак того, что ей непонятны его сбивчивые объяснения, и взглянула на свои часы. Они показывали 12:35. — Послушай, нам нужно идти, и ты должен поверить мне.
Он кивнул, осознавая, что выбора нет. Какой-то запас сил у него еще сохранился, но он не знал, насколько их хватит. Они почти не кормили его, а давали ровно столько, чтобы поддерживать в нем жизнь. Сколько времени прошло? Годы? А может быть, всего лишь неделя? Теперь время для него стало весьма призрачной категорией. Тем не менее, некоторое время он все еще был способен сопротивляться побоям и пыткам. И тогда они довели его до скотского состояния с помощью других средств. И главным среди них было унижение. Его тело было осквернено, а мужское достоинство растоптано этим двуполым существом, так его унизившим… Слезы застилали его глаза, и он смахнул их рукой.
Он рассказал им все, что они хотели знать, когда в конце концов им удалось сломать его волю, особенно после «свиданий» с Кюнером, который был законченным садистом, специализирующимся на анатомии человеческого тела. Но еще более ужасными были ночи, проведенные в этой комнате, где его посещал он, чья гипертрофированная ненависть к евреям была всем известна еще при жизни, а теперь, и после смерти, он продолжал издеваться над ним, паразитически эксплуатируя его волю и дух для продления собственного существования. Но может быть это была лишь игра его больного воображения? Иногда казалось, что предел мучений уже наступил, но он ошибался. Кошмар, от которого стыла кровь, еще ожидал его. Это бывало тогда, когда они водили его в помещение, расположенное под главным зданием, которое они называли склепом.
Именно там все, перенесенное им, уже казалось просто пустой забавой.
Неожиданно он почувствовал, что девушка трясет его за плечо. Он открыл глаза, взглянул на ее сосредоточенное лицо и понял, что он должен верить ей, поскольку ничего другого ему просто не оставалось.
— Ты будешь мне помогать? — спрашивала она, не переставая трясти его за плечо. Он кивнул, и она осторожно взяла автомат из его ослабевших рук.
— Тогда скажи мне, — продолжала она. — Кто ты? Скажи мне твое имя?