Копье. Гробница - Страница 231

К оглавлению

231

Неужели ты покидаешь меня, Бел-Мардук?» Он обращался с немой мольбой к своему владыке, бормоча заклинания, ибо эти древние слова были частью обряда, в их интонациях и в ритме плавной, напевной речи заключалась некая тайная сила, способная связать живую душу со сферой духов. Окровавленными руками Кайед развел края рассеченных ребер Монка, чтобы обнажились его внутренности. Веки американца дрогнули — жизнь покидала его изувеченное тело. Араб погрузил пальцы в глубокий разрез, надавливая на грудину, чтобы все скользкие, окровавленные органы опустились вниз, и, нащупав сердце, вытащил его наружу, растягивая крупные артерии и разрывая вены. Еще трепещущий алый комок лежал в его ладони. Движения Кайеда были точными и быстрыми — весь ритуал был хорошо отработан за много лет.

Клин поднял другое сердце — старое, темно-красное, сморщенное, оно ничем не напоминало живой орган, однако в нем заключалась вся жизнь божества, которому служил Клин. Осторожно держа одной рукой свой странный фетиш, другой Клин цепко схватил запястье Коры. Девушка, казалось, совсем оцепенела и не сопротивлялась ужасному существу, завладевшему ее рукой. Ее глаза были мутными; она бессмысленно глядела в пространство перед собой. Сплетя свои пальцы с пальцами Коры, Клин погрузил обе руки в зияющую рану; обескровленное, иссохшее сердце лежало меж их ладонями. Кора вздрогнула и жалобно застонала. И когда Клин поместил свою драгоценную ношу рядом с живым, истекающим кровью сердцем Монка, девушка пронзительно закричала.

Кора чувствовала, как все ее существо погружается в широкую кровавую рану; ее рука утопала в крови, погружаясь в вязкую слизь. И всего ужасней было то, что древнее, едва живое сердце всасывало ее в себя, поглощало ее. Клин погрузился в бредовые ощущения. Он испытывал блаженство, перерождаясь снова, но не чувствуя боли. Энергия, текущая сквозь его тело во внешнее пространство, начинала биться в нем ровными, сильными ударами. Однако его эйфория длилась недолго. Призрачный мир рухнул, разлетелся на осколки, опять появились боль и страх, когда девушка резко выдернула свою кисть из его пальцев, сжимая в дрожащей руке его драгоценный фетиш — древнее сердце.

Несколько мгновений Кора смотрела на свой окровавленный кулачок, сжимающий странный, скользкий, трепещущий, но холодный и жесткий на ощупь предмет. Затем она резко повернулась в сторону и с силой отшвырнула от себя окровавленный комок. Клин и его слуга-араб не успели помешать ей — движения ее были настолько быстрыми и судорожными, что невозможно было предугадать их.

Нежный предмет, покрытый темной коркой, покатился по полу и упал в неглубокую лужу черной, гнилой воды.

Эхо от резкого, протяжного крика долго перекликалось под арками, ведущими в коридор — это кричал Клин.

Холлоран не стал терять время и попытался использовать данный ему судьбой шанс.

Даад глядел на темный комок, лежащий на мокром полу в нескольких шагах от него. Араб был настолько потрясен происшедшим, что железный захват его пальцев на деревянных ручках гарроты ослаб настолько, что Холлоран, стоящий перед ним на коленях, сумел нанести сильный удар локтем ему в пах. Даад зашипел и выпустил из пальцев одну ручку удавки, хватаясь за ушибленное место; петля врезалась в шею Холлорана. Оперативник схватил араба за лодыжку и дернул ее вперед, чтобы повалить противника на спину. Превозмогая боль, Даад ударил Холлорана ногой; оперативник, начавший подниматься с пола, снова упал.

Они вскочили почти одновременно, но глаза араба застилали слезы — боль в ушибленной мошонке была слишком сильной. Используя выпрямленные пальцы на развернутой ладони как штык, Холлоран сделал резкий выпад — от удара хрустнули суставы; жесткие, как железо, пальцы вонзились в щитовидный хрящ на шее араба. Если бы он вложил в свой удар чуть больше сил, Даад мог бы умереть на месте; однако, не ощущая под ногами твердой опоры, Холлоран не смог замахнуться как следует, и араб упал на колени, задыхаясь и хрипя. Чуть пригнувшись, Холлоран обернулся к товарищам араба, готовясь броситься на того, кто нападет первым.

Кора медленно сползала на пол, прислонившись спиной к черному алтарю; струйка крови лилась через край каменной плиты, алым пятном расплываясь на плече ее белого купального халата. Клин, спотыкаясь, как слепой, обходил вокруг алтаря, опираясь на него одной рукой — другую, с растопыренными пальцами, он вытянул вперед, словно желая дотянуться до своего фетиша, лежащего в грязи всего в нескольких шагах от черной плиты с распростертым на ней безжизненным телом. Кайед не сводил глаз со своего любовника, корчащегося от боли на полу. Когда, наконец, он перевел взгляд на Холлорана, гнев затопил его рассудок. Кайед поднял нож, которым он только что вскрывал тело Монка — отраженный свет тускло блеснул на окровавленном лезвии.

Но тут в комнату вошли еще двое.

Януш Палузинский, которого Клин послал наверх — узнать, откуда доносятся револьверные выстрелы, — вернулся обратно. За его спиной стоял человек в промокшей куртке с капюшоном; одной рукой он грубо схватил воротник пожилого поляка, в другой был зажат револьвер, приставленный дулом к голове пленника.

Глава 49

Возвращение в барак смерти

— Нельзя тратить столько времени на пустяки, — проворчал Матер.

— Поискать другой вход? — спросил агент, взглянув на своего начальника снизу вверх — он все еще стоял на коленях у стены галереи, ведущей в дом.

— Не стоит, — ответил Матер, подавая знак двоим людям «Щита», бегущим к крыльцу. Он повернулся и пошел им навстречу, ловко избегая тех открытых мест, которые должны были находиться под прицелом вооруженного бандита, засевшего в холле. Выйдя из-под навеса, Матер поднял воротник пальто, чтобы хоть как-то укрыться от сильного дождя.

231