Он был уверен в том, что дверь заперта. Она была открыта.
Он думал, что ему придется взломать ее. Но она плавно отворилась.
Он ожидал, что встретится со сторожем, охраняющим ворота, и, может быть, ему придется применить свои профессиональные навыки при неизбежном столкновении.
Вместо этого он нашел свое собственное прошлое.
Клин застонал, когда Кайед смочил целебным бальзамом его потрескавшуюся, шелушащуюся кожу — ее словно прижгло огнем. Боль сейчас пройдет, успокаивал его араб, и Клин знал, что это правда: преданные слуги уже не в первый раз помогали ему своими ароматными примочками и маслами. Однако до сих пор они успевали умастить его тело всякий раз задолго до того, как его кожа должна была сойти, так что эта традиция превратилась в своеобразный тайный ритуал, на который были допущены немногие, в праздник обновления, ибо перемена кожи в действительности несла обновление и омоложение души, новый прилив духовных сил. И вместе с этим продолжение его рабства.
Он всхлипнул — скорее от страха, чем от боли. Даад, не понявший причины жалобного стона своего господина, быстро подошел к нему со шприцем в руке:
— «Моаллем?»
Заметив острие иглы, Клин протестующе поднял руку, отстраняя от себя шприц с морфием. Наркотик притупит его чувства, отвлечет от навязчивых мыслей, а эйфория притупит ощущение опасности, которая неотвратимо приближается к нему. Этого ни в коем случае нельзя было допускать, особенно сейчас, когда он беззащитен и слаб, а тревога все нарастает. Но в то же время ему хотелось избавиться от всего, что тяготило его душу — страх запустил свои щупальца очень глубоко, присосался к нему, словно жадный паразит. Он думал, что сегодняшняя расправа над врагом пойдет на пользу, хоть немного ослабит его нервное напряжение, предчувствие беды. Но вместо желанного покоя и облегчения его ждали новые неприятности: долгое психическое напряжение совершенно истощило его душу, а от былой ее мощи не осталось и следа. Смерть Квинн-Рица ничуть не успокоила его, и всем мучениям и страхам не видно было конца — это бесполезное убийство лишь привело к дополнительным осложнениям, а его состояние и без того было достаточно тяжелым.
Он поманил рукой своего верного помощника Даада, обращаясь к арабу на его родном языке:
— Введи небольшую дозу, Юсиф. Совсем небольшую, только чтобы прогнать… — он чуть было не произнес «страх», — чтобы облегчить боль. Игла, вонзившаяся под кожу, причинила такую боль, словно руку резали раскаленным лезвием ножа. Клин застонал. Мысли его путались, голова кружилась под действием наркотика, и его жалобный стон в конце концов превратился в слабый, еле слышный вздох. Он заснул, и сон принес ему воспоминание.
«…он спускался все ниже и ниже в узкий колодец; ему было очень страшно. Колодец был глубоким и непроглядно темным, гораздо глубже всех остальных шахт. Тем больше сокровищ должно лежать на его дне. А иначе зачем строители так искусно замаскировали ее меж остальных гробниц? Смелее! Награда за храбрость превзойдет все ожидания! Еврей-торговец в Иерусалиме твердо пообещал ему щедрое вознаграждение. Поезжай на раскопки гробниц Ура, устройся на работу к английскому археологу. Ему нужны образованные люди, которые могут руководить ленивыми и непослушными чернорабочими — ненадежным сбродом, быдлом, которое годится лишь для самых тяжелых и грязных работ. Ему нужны люди, которые смогли бы оценить громадное значение его выдающегося открытия для мировой культуры. Арабы послушаются тебя — у них просто не останется иного выбора, потому что англичанин будет доверять тебе. Ты умен, ловок и хитер. Принеси мне те маленькие драгоценности, которые тебе легко удастся скрыть от постороннего взгляда, и я озолочу тебя. Я знаю много богатых коллекционеров, которые заплатят по-царски за самые невзрачные предметы из той великой, легендарной эпохи. Ты станешь богачом! Эти арабы все до одного — воры и разрушители, подонки. Они не заботятся о том, чтобы сохранить наследие прошлых эпох. Они торгуют гробами своих предков, они позволяют иностранцам увозить со своей земли исторические памятники. Но мы хорошо наживемся на их собственной глупости, мой юный друг. И принесем радость подлинным ценителям этих воистину бесценных реликвий.»
«Путь до Королевской Усыпальницы в Уре был долгим и утомительным, и он боялся, что к тому времени, как он доберется до цели своего путешествия, раскопки уже закончатся; однако его тревога оказалась напрасной — когда он, наконец, прибыл в лагерь археологов, работы были в самом разгаре: его приезд почти совпал с новой удачной находкой — под верхней насыпью с тысячами разграбленных могил находились глубокие шахты с каменными усыпальницами, где покоились нетронутые останки высшей знати древнего государства. Еврей-торговец оказался прав: иностранцам, проводившим раскопки, были нужны такие люди, как он, чтобы управлять бригадами наемных рабочих и в то же время присматривать за ними, вести бухгалтерию и следить за выдачей пропусков для прохода на территорию раскопок, а также организовывать питание и медицинскую помощь для рабочих в лагере, охранять доверенный участок работ от воров, то и дело проникающих на территорию раскопок. Он работал очень старательно и прилежно, никогда не зарываясь и не жадничая, если ему удавалось найти ценные вещи — он знал, что достаточно допустить одну-единственную оплошность, чтобы подорвать доверие иностранцев, нанявших его на работу. Он брал только те мелкие предметы, которые он мог незаметно унести из лагеря в одну частную квартиру, нанятую им в городе — туда часто приезжал его знакомый торговец, чтобы забрать сокровища, которые ему благополучно удалось своровать. Система работала безотказно, уверял его еврей-торговец, и когда срок его найма кончится, вознаграждение превзойдет самые смелые ожидания.»